Мишель Петруччиани – французский джазовый пианист, который покорил мир своим талантам и несгибаемой волей. Когда он появился на свет, врачи сообщили родителям, что у них «стеклянный ребёнок». Мишель поставили диагноз «несовершенный остеогенез» - его кости ломались даже при обычных прикосновениях. И возможно, он стал бы одним из миллионов несчастных инвалидов, если бы не его удивительная харизма и музыкальная одарённость.
Мишель Петруччиани никогда не ходил в школу. Медики говорили родителям, что он не проживёт и 20 лет. Но они ошиблись. Правда, из-за постоянных переломов костей Мишель вырос только на 99 см. Практически всё его детство прошло за роялем. 
Мишель Петруччиани родился 28 декабря 1962 года в городе Оранж и был воспитан в Монтелимаре на юго-востоке Франции. Место, мягко говоря, было не из самых экологичных — индустриальную зону окружали шоссе, бесконечные склады и заводы. Дом семьи Петруччиани — белый бетонный куб — находился в аккурат между двумя складскими помещениями. Энни и Тони Петруччиани не жаловались: квартира располагалась над гаражом, где был припаркован старенький «Ситроен». Ничто особо не помогало, но и не мешало воспитывать троих детей. Монтелимар называли французским Техасом из-за особой южной гордости, которая была присуща жителям города: они терпеть не могли «северную элиту», говорили с акцентом и любили травить байки.
В такой атмосфере и рос один из трёх отпрысков четы Петруччиани — маленький Мишель, великий пианист, воплощённый в стеклянном теле. Дело в том, что с рождения Мишель страдал несовершенным остеогенезом, или болезнью Лобштейна-Вролика. Из-за недостатка колагена, одного из важнейших белков в структуре кости, Мишель имел чрезвычайно хрупкий скелет. Буквально каждое движение причиняло ребёнку сильную боль и зачастую приводило к переломам, которых у Мишеля только в детстве было больше сотни. Кроме того, болезнь способствовала ряду особенностей его внешнего вида.
Чтобы успокоить плачущего от боли ребёнка, Тони Петруччиани (гитарист местного джаз-оркестра) подарил сыну детское фортепиано. Вопреки ожиданиям, инструмент не на шутку разозлил стеклянного ребёнка: в белых клавишах Мишель увидел оскаленные в насмешке зубы и в тот же вечер разбил клавиатуру молотком. Родственники не растерялись и приволокли домой второй инструмент — пианино британских солдат прямиком с военной базы неподалёку. Как потом вспоминал Петруччиани: «Эти ребята явно много пили и часто проливали пиво на клавиши, зато инструмент звучал правдиво».
Когда Мишелю исполнилось семь лет, а его навыки игры улучшились, отец подарил ему третий инструмент — неплохое фортепиано, купленное у местного доктора. Ребёнок внимательно изучал классическую музыку, с отвагой смелого хоббита бросаясь в гущу академических штудий. Восьмилетнюю наработку классической техники прервал случайный концерт Артура Рубинштейна по телевизору: «Его пальцы двигались так быстро, будто это был мультфильм про Багза Банни. Я сразу понял, что никогда не достигну таких высот — поэтому моим спасением стал джаз», — с улыбкой говорил Петруччиани, а затем добавлял: «К тому же классика была слишком буржуазной, на мой вкус».
Впитав в себя музыку Баха, Дебюсси, Равеля, Моцарта и Бартока, юный пианист Мишель Петруччиани переключился на джаз. В десять лет его новым ориентиром стал Билл Эванс, а тайным кумиром с четырёхлетнего возраста оставался Дюк Эллингтон.
Игра на фортепиано занимала всё свободное время Мишеля. Разумеется, он был освобождён от занятий в школе — броуновское движение подростковой переменки переломало бы кости Мишеля в считанные секунды. Отчасти из-за этого, отчасти по вине отца-тирана Мишель занимался с инструментом по десять часов в день. К тринадцати годам Мишель Петруччиани дал свой первый концерт на фестивале Cliousclat Festival. Чтобы Петруччиани мог выступить, его вынесли на сцену и снабдили специальными приспособлениями, с помощью которых Мишель смог доставать до педалей. Несмотря на трудности, в тот вечер парень звучал особенно. По словам одного критика, тринадцатилетний Мишель Петруччиани играл, как «тридцативосьмилетний пресыщенный жизнью негр, потерявший себя в джаз-баре где-нибудь на окраине Мексики». Так мир джаза обрёл ещё одну легенду.
Скоро в стенах родного дома Мишелю Петруччиани стало тесно, и он уехал в Париж вместе с барабанщиком Альдо Романо, который позже уверял, будто спас Мишеля от его отца — сверхзаботливого, помешанного на контроле и одержимого джазом тирана: «Он был идиотом и никому не доверял. Он также был ревнив и хотел всеми силами удержать рядом с собой Петруччиани в качестве аккомпаниатора, как монстра в клетке. Мне буквально пришлось сражаться за право увезти Мишеля в Париж». Париж встретил его, как и подобает родине «Мулен Руж»: «Мне, по большей части, пришлось иметь дело с наркотиками и странными женщинами, но чудом удалось выбраться оттуда живым». Здесь его по-прежнему носили на руках, а иногда и в закрытых чемоданах: так первый менеджер Петруччиани экономил на гостиничных номерах. А ещё Париж свёл Петруччиани с музыкальной ровней: в 1977 году — с барабанщиком Кенни Кларком, а в 1978 году — с трубачом Кларком Терри. Последний познакомился с Петруччиани на джазовом фестивале в Клиускле и был поражён талантом Мишеля: «Когда я услышал его игру… Ох, чувак! Он был гномом, но играл, как гигант. Я сказал ему — малыш, не убегай. Я за тобой вернусь». Парижский трип закалил характер Петруччиани: несмотря на очевидный повод, никто не смел подкалывать его; зато сам крутой гном смело называл других «малышами».
Как только Петруччиани исполнилось восемнадцать лет, он тут же покинул Париж ради Нью-Йорка — мекки джазовой культуры. Журналистам он рассказывал, что устроиться в Бруклине ему помогли сицилийские связи, но, скорее всего, это была очередная ложь. Журналист Тьерри Перемарти сказал про него однажды: «Мишель был настоящим пиздаболом. Он мог врать вам прямо в лицо». Разумеется, не ради выгоды, а просто для смеха — великое мужество Мишеля превращало жизнь внутри бесконечной болевой агонии в шутку и приключение, а хруст множественных переломов — в джазовые пассажи и аплодисменты. «Я люблю юмор, люблю смеяться, шутить, быть глупым — я люблю это. Я думаю, что это просто великолепно. Смех стоит больше медицины», — вот рецепт счастья от Мишеля
Итак, Нью-Йорк. Местные джазмены по традиции называли друг друга «котами» и на удивление тепло встретили Мишеля Петруччиани, которого прозвали «котёнком».
В Нью-Йорке наступил предсказуемо продуктивный период жизни Мишеля Петруччиани: он записал множество альбомов, сам продюсировал запись «Power of Three» (1986), играл то с Диззи Гилеспи, то с саксофонистом Чарльзом Ллойдом на престижном джазовом фестивале в Монтрё 1982 года, где выиграл главный приз. Свою награду Петруччиани воспринимает холодно, поскольку видит в этом зрительскую жалость и снисхождение. Кроме того, в Нью-Йорке Петруччиани становится первым европейцем, заключившим контракт с самым престижным в джазовых кругах лейблом «Blue Note Records».
Манера игры Петруччиани — быстрая, лёгкая и светлая; ноты прозрачные и живые. Его игру часто сравнивают с Биллом Эвансом и Китом Джарретом за мужской лиризм, а также с Оскаром Петерсоном за высокое мастерство. Мишель явно отдаёт предпочтение верхнему регистру, используя басовые клавиши как мягкую воздушную подушку для своих подвижных каденций. Он свободно ориентируется в джазовых стандартах, и потому его интерпретации получаются такими самобытными.
Даже меланхоличный «Summertime» в исполнении Петруччиани по настроению похож на то, как опаздывающий Вуди Аллен собирался бы на вечер кул-джаза где-нибудь в центре Нью-Йорка: вот он мечется по квартире, маленький, нервный и смешной; вот он быстро перебирает вещи, пытаясь найти ключи; а вот случайная фотография на полке погружает его в старые времена, заставляя забыть о джазовом вечере и спешке…
Великий стандарт «So What» предстаёт уже в другом свете: клавишные аккорды щебечут после долгих пауз, на месте которых отсутствует привычный голос контрабаса; как низкорослый конферансье, они тянут время до появления на сцене артиста, кланяясь то влево, то вправо; и когда перкуссия уже недовольно шепчется в зале, кулисы расходятся, — но вместо глухого контрабаса появляется певичка-старлетка из верхнего регистра!
В этом — весь Петруччиани, чья музыка полна иронии, шуток и какой-то отваги самой чистой пробы.
И как только Мишель поймал волну, его уже не ждал покой. Петруччиани на гребне будет загонять себя: запишет огромное количество пластинок, будет щедро раздавать десятки сумасшедших интервью (в одном из которых расскажет журналу «People» о совместных мотоциклетных рейдах с Ангелами Ада) и давать по сто сорок концертов в год, начнёт пить, а затем перейдёт на кокаин; будет путешествовать по миру; переспит с целым легионом влюблённых в него женщин, пятеро из которых в порядке живой очереди станут его верными спутницами. Мишель дважды женится: на Эрлинде Монтано и Глиде Бютте — последний брак продлится всего три месяца. Мэри Лорэ родит ему сына, который унаследует тяжёлое состояние отца, что сначала доведёт Мишеля до отчаяния, а затем подтолкнёт к важной мысли: «Я ещё ни разу не пожалел, что родился на свет». В 1994 году в Париже он получил орден Почётного легиона. Через неделю после тридцать шестого дня рожденья, на котором стеклянный ребёнок всю ночь зажигал среди многочисленных гостей, его похоронят в одной могиле с Изабель Майле на знаменитом кладбище Пер-Лашез в Париже, совсем рядом с могилой Шопена.
Он умер 6 января 1999 года от лёгочной инфекции — совсем молодым, на два года старше Чарли Паркера.
Президент Франции Жак Ширак назвал Мишеля Петруччиани примером для каждого и музыкальным гением, который своей страстью и храбростью обновил джаз.
Спасибо, Мишель!
Свежие комментарии