Эта фраза из “Евгения Онегина” – наверное, самая известная литературная поговорка, вошедшая в массовый лексикон спустя довольно короткое время после выхода романа.
Она начинает одну из строф 8 главы и содержит популярную в то время сентенцию на тему “всему своё время”. Сегодняшние антиэйджисты поспорили бы с Пушкиным, ведь он писал как раз о том, что в поздней любви нет ничего хорошего.
Но в возраст поздний и бесплодный,
На повороте наших лет,
Печален страсти мёртвый след:
То, что эти слова со временем обрели иное смысловое наполнение, которого не имел в виду автор – тема известная и даже избитая. Тут речь о том, почему так получилось.
Чайковский
Этот смысловой перекос начался с момента выхода на сцену самой популярной русской оперы на этот сюжет – “Евгения Онегина” Чайковского.
В те времена, когда не было кино, опера довольно сильно влияла на массовое сознание. Это как раз один из таких случаев.
Именно Чайковский (он по большей части сам написал либретто к опере) вложил в фразу “любви все возрасты покорны” новый оттенок смысла, который Пушкин вообще не имел в виду, и который закрепился за этой фразой намертво. Это классический случай того, как можно вырвать фразу их контекста и построить на ней новое умозаключение.
Чайковский так и делает.
В защиту Чайковского надо сказать, что перекраивание классических литературных текстов во всех направлениях – норма в оперном деле.
Так поступают все либреттисты, и никто их за это уже лет 200 не осуждает.
Князь Гремин
Итак, Чайковский выращивает из пушкинского безымянного “мужа Татьяны”, “князя № 1”, “толстого того генерала” благородного немолодого князя по фамилии Гремин. Он ему нужен для того, чтобы был контраст непутёвому Онегину, проморгавшему свою большую любовь.
Как раз этот князь Гремин в своей арии и рисует ему эту картину тихого и настоящего счастья любви с Татьяной, к жгучей досаде Онегина.
Вот первые четыре строчки арии:
Любви все возрасты покорны,
Её порывы благотворны
И юноше в расцвете лет, едва увидевшему свет,
И закалённому судьбой бойцу с седою голово
Дальше он поёт о том, как эта любовь дала ему “и молодость, и счастье”.
Этот текст – смесь Пушкина с Чайковским-либреттистом с подменой главной мысли.
Сравните с пушкинским:
Любви все возрасты покорны;
Но юным, девственным сердцам
Ее порывы благотворны,
и далее о том, что эти порывы вовсе не так же благотворны людям зрелого возраста с применением таких сильных определений как “бесплодный”, “печальный” и “мёртвый”.
С момента премьеры оперы в 1879 году целая армия басов спела арию князя Гремина на сценах оперных театров и в концертах десятки тысяч раз. Она транслировалась по советскому радио, и миллионы советских слушателей поверили не Пушкину, а Чайковскому.
Тем более, что у Чайковского было такое мощное средство аргументации в пользу поздней любви, как прекрасная музыка.
При этом возраст князя у Чайковского действительно преклонный. Оперные Гремины – это настоящие ветераны с сединой в волосах. Вот, к примеру, знаменитый советский бас Марк Рейзен поёт эту арию на сцене Большого театра в свои 90 лет
В итоге фраза “любви все возрасты покорны” заключает в себе нашу толерантность к поздней любви и современный культ любви вообще, но тут надо помнить, кого мы цитируем на самом деле: де-юре – Пушкина, де-факто – Чайковского.
И про эмансипацию…
Кстати, Чайковского не устраивало и то, как Пушкин закончил свой роман. Решительное “Но я другому отдана и буду век ему верна!” шло в разрез с модными идеями свободы чувств и женской эмансипации, докатившимися до России к семидесятым годах 19 века. Так что в первом варианте опера заканчивалась совершенно актуальным хеппи-эндом – сценой объятий Онегина и Татьяны.
Потом, правда, Чайковский осознал свой перебор и вернулся к пушкинскому оригиналу. Самое удивительное, что в музыке при этом он не изменил ни ноты.
Свежие комментарии